Про Андерса Инис не может сказать ничего плохого. Их отношения похожи на отношения призового трофея и победителя в номинации "Отец года": ей полагается быть товаром премиального класса, который можно с гордостью показать знакомым - лучшие оценки, летние лагеря с военным направлением, балет, хор, ракетостроительная программа в Артис Аррен с красным дипломом. Нет, сэр. Да, сэр.
Инис листает школьный фотоальбом. Для Андерса эти снимки - святое: вот его дочь участвует в конкурсе танцев, вот завершает день города речью о женской роли, вот аплодирует его шефу на церемонии награждения за боевые заслуги. Но для Инис они читаются по-другому: втирала порошок в десна, чтобы не умереть от нервов прямо в гримёрке; сосала своему парню под сценой; ждала, пока пропахшие табаком руки с мозолями закончат елозить между ног. "Такая славная девочка, - говорил престарелый генерал-лейтенант, - такая послушная".

Ничего хорошего о своем отце Инис тоже не скажет.

В двадцать шесть жизнь меняется очень резко: Инис бросает карьеру военного инженера, начинает изучать алкоголь и вина, работать в ресторане при отеле Тиреллов (поднимается от официантки до сомелье, учится давать пощечины, угрожать вежливой улыбкой). С сиром Рионом они знакомятся на вечере благотворительности и до глубокой ночи говорят в курилке о смысле жизни и смешных историях со своими любовниками. Он определенно умнее, чем ровесники Инис, но не умнее её самой - что ничуть его не беспокоит.
Он волнует её не как мужчина, а как могут волновать воспитанные наследники хорошего состояния, которые - по великому недоразумению - всё еще холосты. По любви совершаются какие угодно глупости, но уж точно не брак; Инис неважно, что Рион старше почти на десяток лет; что предпочитает мужчин; что через его казино проходят все наркотики Дорна. Какая разница? Зато он относится к ней с уважением, не мешает саморазвитию, согласен на свободные отношения, а к их союзу относится как к бизнес-проекту.

Инис выкупает помещение и коллекцию лучших вин, забирает мужа нахлебником в двухэтажные апартаменты. Рион не остаётся в долгу: приводит в её бутик полезных людей, инвестиции, связи - но всё реже возвращается домой трезвым. Инис придумывает сыновьям новые сказки: мол, папа в командировке, папа уехал проведать родственников, папа много работает, и когда истории заходят на второй круг, осознаёт: чёрт возьми, Рион никогда не был надежной опорой. Это не она его лучшая часть, а он - её худшая половина.
Алкоголь, кокаин, беспорядочный секс, сомнительные финансовые махинации и идеи переворота - однажды что-нибудь загонит его в больничную койку, могилу или бетон. Инис не страшно остаться одной, но Рион всё еще родной для неё человек. Они вместе одиннадцать лет. Конечно, она будет за него бороться.

Тебе четыре, мне тринадцать, когда ты обрекаешь меня на себя. А может наоборот. Разве это важно? Тебе четыре и ты с разбега врезаешься в меня, обнимаешь за ноги, вцепившись худенькими ручками в цветастую юбку, и смотришь по-детски восторженными глазами. Наших родителей переполняют умиление, просят меня, что бы я присмотрела за тобой во время праздника, раз уж ты так этого хочешь, хотя у меня совсем другие планы. Хочу ноги в кровь стереть перетанцевав до рассвета со всеми кузенами, флиртовать и кокетничать, осваивая это женской мастерство, но не могу отказать. Незаконнорождённые дети не отказывают главам, если не хотят, конечно, быть наказанными. Я не хочу и в тот вечер танцую лишь с тобой. Сперва наклоняюсь низко, что бы быть с тобой одного роста, пока поясница ныть не начинает, а потом попросту на руки подхватываю, позволяю за шею обнять, чмокнуть в щёку. Твои глаза лучились неподдельным счастьем, Эндрю…

Тебе одиннадцать, мне двадцать и каждую пятницу я пропускаю теорию государства и права, что бы угостить тебя мороженным после школы. Покупаю твоё любимое банановое и пытаюсь развеселить, пока ты жуя и раскачиваясь на стуле ненавидишь весь мир. Просто потому, что возраст такой. Ненавидишь отца, ведь он против, что бы ты связал своё будущее с военной карьерой, Дальты не калечат. Ненавидишь старшего брата Дэзиеля, ведь он точно знает, чего хочет от жизни и все вокруг поддерживают его стремления. Ненавидишь кроткую мать и обод помолвочного кольца на моём пальце тоже ненавидишь. Кажется, улыбку твою может вызвать лишь сплетённая мальчишечьими руками фенечка, обнимающая запястья, хотя я и ношу многочисленные золотые браслеты, скрывая её. Это наш с тобой маленький секрет.

Тебе семнадцать, мне двадцать шесть и тебе настолько плохо, что не находишь сил даже для ругательств. Алкоголь? Наркотики? Всё вместе? Ты смотришь на меня затуманенными глазами и не протестуешь, даже когда я рявкаю и гоню прочь девку, совсем недавно гревшую твою постель. Не спрашиваешь, как я нашла тебя в этом богами забытом хостеле. Дорнийские трущобы – мой дом, а ты всё ещё мой, Эндрю. Я без смущения сажусь на влажные от пота и семени простыни, а ты ластишься ко мне, словно котёнок, шепчешь пересохшими губами, что от меня солнцем, молоком и детской присыпкой пахнет, ведь я ни так давно родила вторую дочь. Домом. Ты же отчаянием переполнен, не знаешь, как жить в мире, где нет родителей, как быть нужным брату, как быть хоть-каким-то Дальтом, не обязательно самым лучшим. Я верую в тебя всегда. Даже в узкой душевой кабинке, где тесно вдвоём. Особенно, когда ты жадно пытаешься поцеловать меня, путаясь дрожащими пальцами в длинных волосах.

Тебе двадцать два, мне тридцать один и я горжусь тобой, ведь ты уже два года в завязке, хотя и несколько раз срывался до этого. Вновь улыбаешься лучисто, в крепких объятьях Дэзиеля поддержку находишь и прижимаешь к себе миниатюрную девицу с волосами цвета жжёного сахара. Она носит под сердцах твоих близнецов и всё действительно правильным кажется. Всё действительно хорошо. Мы не нужны друг другу.

Тебе двадцать три, мне тридцать два и ты хриплым голосом требуешь молчания. Делаешь очередную затяжку очередной сигаретой, не желаешь слушать слов утешений и уж тем более наставлений. Добавляешь лишь, как рад, что я осталась в живых, смогла разродиться крепкой девочкой, названной Лорезой. Ты действительно рад, хотя она и не твоя дочь. Хотя твоя надежда с волосами цвета жжёного сахара умерла на родильном ложе, как и маленькая дочурка, не сделавшая не единого вздоха. У тебя осталось лишь горечь и болезненный сын с которым, честного говоря, не знаешь, что делать. Кажется, даже моё общество лишь угнетает тебя. Женщины, которая тебе ни родительница, ни жена, ни мать твоего ребёнка, ни любовница. Быть может возлюбленная? Не понять, прожитые годы всё слишком усложнили. Эндрю, ты дёргаешься, как раненный зверь, когда я тебя касаюсь и рычишь, что не брат мне младший, не должно мне с тобой сюсюкаться. Не брат. Точно не брат. Младшего братца я сумела бы заставить побриться и его щетина не колола бы нежную кожу.

Тебе двадцать четыре, мне тридцать три и ты просишь меня помолиться за тебя. Хотя знаешь, не верю я в вашего распятого божка. Христианские заветы для меня – клетка, рождество очередной повод собрать всех близких за одним столом, а молитв вовсе не знаю. И тебе меня не научить, чем шептать пустые слова лучше заставлю тебя выстанывать моё имя. Но ты говоришь, что уезжаешь воевать на чужой войне, словно отняв чужие жизни сможешь понять, что делать со своей. Если выживешь. А я за это помолюсь не умеючи, но искренне.

Тебе двадцать девять, мне тридцать восемь и мы наконец-то дома. Твой контракт закончился, а я же перестала разрываться между двумя странами, осев в Вестеросе. Ты смеёшься легко и счастливо, словно не было в твоей жизни войны, крови чужой на руках и вкуса пепла на губах. Словно всегда был верным сторонником брата, его правой рукой, тем, кто точно знает, чего хочет от жизни. И тянешь меня в свои объятья с какой-то особой ревнивой настойчивостью, как будто не привык делить меня со всем миром. Хохоча говоришь, что наши шестилетние дети сдружились очень, быть может когда-нибудь породнимся, и с тем же задорным хохотом заявляешь, что не прочь жениться на принцессе Арианне. Ты в задуманном перевороте её сторонник верный, вот только в бескровную передачу власти не веришь, пистолет всегда под рукой держишь, а я… смотрю в глаза твои и лишь одно пытаюсь понять:

Кем. Ты. Вернулся. Домой. Мой. Эндрю?

***
Для игрока:
- Пожалуйста, пускай Эндрю будет би. У нас, дорнийцев, принято друг друга жамкать за жопки и в случае суровой гетеросексуальности будет сложно, хотя… в таком случае установлю памятник
- Гаррет душка, а Дорну нужны шикарные мужчины, поэтому внешность меня очень не хотелось бы. Хотя всё можно обсудить и договориться.
- Я не кусаюсь и всегда с радостью пойду на встречу. С удовольствием расскажу обо всём подробней, помогу влиться на форум и вплести ваши желания в историю.
- С форума не сбегу, меня тут крепко держат спасите, поэтому можете не опасаться, что брошу вас сразу после появления. Но и вы приходите к нам навсегда с сильным желанием играть. Вестерос того стоит :3

Дочь женщины слишком любившей море и не очень своего любовника. Возможно, оно и к лучшему, кто теперь поймет. Но, факт остается фактом. Родилась в 2001 когда отец все еще был наемником. Возможно, это и привлекло в нем ее прекрасную негритянскую мать. Свобода без обязательств, но ведь ребенок это всегда ответственность. С ней не работают приказы, регламент, правила. С ребенком всегда сложно, поэтому оставив малышку пяти лет на отца в Эссосе, Марракеш, мать ушла в море, там безопаснее чем на суше.
В одночасье маленькая Сарелла обрела не только отца, который с удовольствием с ней возился, но старший сестер, названную мать — Элларию Сэнд, и со временем еще и младшую сестру, точнее уж сестер.
Самое любимое занятие с малых лет задавать вопросы «почему?» и «как?» При этом не важно о чем, о мире, о людях, о том как появляются дети, почему не тонет человек в соленой воде или почему щиплет пресная. Вода вообще была с малых лет твоей стихией и остается до сих пор.
В 2019 переехала в Вестерос по поддельным документам, в тот же год поступив на медицинский при Цитадели. Так, среди студентов появилась скромная девушка со странной фамилией Аллерас. Негритянские корни и идеальный аврабский дают возможность абсолютно спокойно ей вести себя так, словно Дорн не дом родной, а Мартелл не отец ей вовсе. Впрочем, стремление получить все самой, Оберин одобряет, тихо помогает, не вмешиваясь в дела ее личные, да присматривает время от времени, чтобы все было в порядке, и дочь не нуждалась ни в чем. Таков он уж отец у нее, не идеальный, но всегда руку помощи протягивающий.
Сарелла это свежий взгляд на вопросы воспитания, проблемы взрослых и детей, на то каким можно быть. Она своей любознательностью способна довести в споре кого угодно, и добить оппонента аргументами. Слово ей ближе оружия, и из всех в ней  мира больше, чем в других Змейках. Поддерживает семью, но рвется ввысь отдельно от всех, словно даже фамилия Сэнд может ее притянуть к земле, что уж говорить о фамилии Мартелл. Порой, глядя на нее, Оберин думает, что вот она свобода — не быть обремененной чужими грехами.

К игроку:
Сарелла одна из тех дочерей, которая познала отцовства Оберина с малых лет, ведь с пятилетнего возраста она наблюдала за ним, ходила по пятам, сидела на шее у отца и тянулась к солнцу. Он учил ее как и других своих детей учит всегда: драться, держать в руках копье, защищать себя. С Сареллой он сам научился быть отцом и в последствии оттачивал сей навык с рождением каждой ее младшей сестры. Так что, она столь же важна в жизни Оберина, как и любая из восьми девочек.
Сарелла может быть частью «песчаных Змеек», а может и не быть. Возможно, вся эта возня с теневым бизнесом отца и семьи ей не по душе, иначе — зачем ей фамилия чужого человека, только бы не знали кто скрывается под ней.
Возможно, в будущем, ее ждет прекрасная карьера в медицине. Пойдет ли она как и Тиена в изучение генетики или отдаст предпочтение практической медицине, решать вам.
Не теряться, не брать роль на день-два. Я желаю наблюдать развитие этого персонажа, а без игры не оставим. Молодое поколение у нас достаточно активно, как и старшее, а учитывая почти полный сбор Мартеллов, то всегда найдется тот кто захочет увести потанцевать в эпизод.

Миссандея — военная сирота: вся ее семья сгорела в горниле очередного конфликта на Ближнем Востоке, а сама она — одинокая, голодная и испуганная девчонка — долго скиталась по лагерям для беженцев, пока ее вместе с другими потерявшими родителей детьми ни вывез из зоны конфликта благотворительный фонд Targaryen Aid, попечителем которого в тот момент являлась юная Дейенерис — всем показалось, что организации, занимающемйся помощью детям, будет только уместно подобрать детское лицо. Фонд же предоставил сиротам грант на обучение, благодаря которому Миссандея, на момент спасения плохо умевшая даже читать, экстерном закончила в школу и смогла поступить в один из престижных европейских вузов на факультет лингвистики, из которого тоже выпустилась досрочно — она всегда схватывала на лету, легко понимала, быстро училась.
Именно время обучения они сошлись ближе с той, кого Миссандея считала своей спасительницей, оказавшейся ее ровесницей; и разница в темпераментах не помешала им стать близкими друзьями: огонь и вода — так это выглядело со стороны, и рассудительность Миссандеи идеально уравновешивала порывистый и импульсивный характер Дени, которая и обучение-то бросила, так и не окончив. Она всегда умела остудить ее одним словом; она видела подругу всякой и знает про нее все — единственная; принимает ее такой, какая она есть, и непритворно верит в то, что Дейенерис, на черных крыльях рвущаяся к небу, действительно может изменить мир к лучшему.
В британский офис Air Targaryen она устроилась по протекции Дени, хотя в том не было никакой нужды — Миссандею и так бы взяли; потом перешла на постоянную работу в Breakers of Chains и выпустила ряд публицистических статей о проблемах стран третьего мира.
Миссандея — компетентный специалист, виртуозный лингвист и хороший психолог; но самое главное — верный друг и действительно хороший человек — существо в наше время редкое и почти наверняка трагическое; и Дейенерис, ощущая эту внутреннюю хрупкость подруги, трясется над ней, как над фарфоровой вазой, страшась даже мысли о том, что с ней может что-то случиться. Миссандея — те крохи хорошего, что остались в драконьей принцессе после смерти старшего брата; отблеск эссоского солнца посреди вечной вестеросской осени; искра разума в океане безумия.
Она очевидно обречена, и мысль эта — одна из тех, что сводят Дейенерис с ума.